Мы поехали на лифте. Я довела Айзека до стула в Круге доверия, а потом неторопливо прогулялась по Буквальному сердцу. Я проверила везде: под стульями, возле кафедры, у которой я говорила предсмертную речь, под столом с угощением, на доске для объявлений, увешанной рисунками детей из Воскресной школы, изображающими Божью любовь. Ничего. Церковь была единственным местом, в котором мы были вместе в последние дни, кроме его дома, и либо страницы были здесь, либо я что-то упускала. Может, он оставил их для меня в больнице, но если это так, их скорее всего выбросили после его смерти.
К тому моменту, как я упала на стул рядом с Айзеком, я совсем задыхалась, и все безъяичное свидетельство Патрика я посвятила убеждению моих легких в том, что все нормально, что они могут дышать, что кислорода достаточно. Их опустошили за неделю до смерти Гаса — я видела, как янтарная раковая жидкость сочится из меня через трубку — и все равно я снова чувствовала их наполненность. Я была так погружена в попытки заставить себя дышать, что не сразу услышала, как Патрик произнес мое имя.
Я сфокусировалась.
— Да? — спросила я.
— Как ты?
— Я в порядке, Патрик. Немного задыхаюсь.
— Хочешь поделиться с группой воспоминаниями об Августе?
— Я просто хочу умереть, Патрик. Тебе никогда не хотелось просто взять и умереть?
— Да, — сказал Патрик без своей обычной паузы. — Да, конечно. Так почему же нет?
Я задумалась. У меня в запасе был старый ответ о том, что я хотела остаться жить ради моих родителей, потому что без меня они станут просто выпотрошенными и бездетными, и это все еще было правдой, но не совсем.
— Я не знаю.
— В надежде, что ты поправишься?
— Нет, — сказала я. — Нет, не поэтому. Я правда не знаю. Айзек? — спросила я. Я устала от разговора.
Айзек начал говорить о настоящей любви. Я не могла признаться всем, о чем я думала, потому что мне это казалось слишком слащавым, но я размышляла о том, как вселенная хочет быть замеченной, и что я должна заметить ее как можно лучше. У меня было такое чувство, будто я была должна вселенной, и долг этот сможет оплатить только мое внимание, а еще я будто бы была должна всем, кто больше не может быть человеком, и всем, кому еще не привелось им стать. В общем, о том, что мне сказал папа.
Я молчала все оставшееся время, и Патрик отдельно помолился за меня, и имя Гаса добавилось к длинному списку мертвых — по четырнадцать на каждого из нас, — и мы пообещали прожить нашу лучшую жизнь сегодня, а потом я довела Айзека до машины.
Когда я добралась до дома, мама и папа сидели за обеденным столом, каждый за своим ноутбуком, и в тот момент, как я вошла в столовую, мама с хлопком закрыла компьютер.
— Что там у тебя?
— Да всякие рецепты с антиоксидантами. Готова к БИПАПу и Топ-модели по-американски?
— Я хочу полежать минутку.
— Ты в порядке?
— Да, просто устала.
— Только поешь перед тем, как…
— Мам, я совершенно не хочу есть. — Я шагнула к двери, но она преградила мне путь.
— Хейзел, тебе нужно поесть. Совсем немного ма…
— Нет. Я иду спать.
— Нет, — сказала мама. — Не идешь.
Я посмотрела на папу: он пожал плечами.
— Это моя жизнь, — сказала я.
— Ты не должна голодать до смерти только потому, что Август умер. Ты обязана поесть.
По какой-то причине меня все это очень взбесило.
— Я не могу есть, мам. Не могу. Понятно?
Я попыталась пройти мимо нее, но она схватила меня за плечи и сказала:
— Хейзел, поешь. Тебе нужно заботиться о твоем здоровье.
— НЕТ! — прокричала я. — Не буду я есть, и здоровой не буду, потому что я умираю, мам. Я умру и оставлю тебя одну, и больше не буду болтаться рядом, и ты больше не будешь матерью, и мне жаль, но я ничего не могу с этим поделать, ясно???
Я тут же пожалела, что сказала такое.
— Так ты меня слышала.
— Что?
— Ты слышала, как я это говорила папе? — На ее глазах выступили слезы. — Да? — Я кивнула. — Боже, Хейзел. Прости. Я ошибалась, дорогая. Это не правда. Я сказала это, отчаявшись. Я не верю в это.
Она присела, и я устроилась рядом. Я подумала, что надо было просто вытошнить ради нее немного макарон вместо того, чтобы так беситься.
— А во что ты тогда веришь? — спросила я.
— Пока одна из нас жива, я буду твоей матерью, — сказала она. — Даже если ты умрешь, я…
— Когда, — сказала я.
Она кивнула.
— Даже когда ты умрешь, я все равно останусь твоей мамой, Хейзел. Я не перестану ей быть. Ты же не перестала любить Гаса? — Я покачала головой. — Ну, а как же тогда я могу перестать любить тебя?
— Ясно, — сказала я. Папа плакал.
— Я хочу, чтобы у вас была жизнь, ребята, — сказала я. — Я боюсь, что вы перестанете жить, что вы будете сидеть здесь целыми днями, а ухаживать будет не за кем, и вы уставитесь на стену и захотите себя укокошить.
Через минуту мама сказала:
— Я учусь. Онлайн, в университете Индианы. Чтобы получить магистра по соцработе. На самом деле, я не читала про антиоксиданты, я писала реферат.
— Ты серьезно?
— Я не хочу, чтобы ты думала, будто я планирую жить без тебя. Но если я получу это образование, я смогу помогать семьям в кризисе, или вести группы поддержки, или…
— Мам, ты что, собираешься стать Патриком?
— Ну, не совсем. Соцработа разная бывает.
Папа сказал:
— Мы беспокоились, что ты можешь почувствовать себя брошенной. Важно, чтобы ты знала: мы всегда будем рядом, Хейзел. Твоя мама никуда не сбегает.
— Да нет, это здорово. Это просто супер! — Я на самом деле улыбалась. — Мама станет Патриком. Из нее выйдет отличный Патрик! Она будет гораздо круче, чем Патрик.
— Спасибо, Хейзел. Это ужасно много для меня значит.
Я кивнула. Я плакала. Я не могла скрывать, насколько счастливой я себя чувствовала, представляя маму на месте Патрика и проливая слезы искренней радости в первый раз, наверное, за целую вечность. Я подумала о маме Анны. Из нее тоже вышел бы хороший соцработник.
Потом мы включили телевизор и стали смотреть ТМА. Но через пять секунд я поставила шоу на паузу, потому что у меня к маме была целая куча вопросов.
— А ты скоро закончишь?
— Если получится поехать на неделю в Блумингтон этим летом, смогу закончить к декабрю.
— И как долго ты от меня это скрывала?
— Год.
— Мам.
— Я не хотела обидеть тебя, Хейзел.
Просто класс.
— Так все то время, пока ты ждала меня у колледжа или Группы поддержки, ты всегда…
— Да, работала или читала.
— Это так здорово. Если я умру, хочу, чтобы ты знала: я буду вздыхать с небес каждый раз, когда ты попросишь кого-то поделиться тем, что они чувствуют.
Папа рассмеялся.
— Я буду с тобой, роднуля, — заверил он меня.
Наконец, мы смотрели ТМА. Папа очень старался не умереть со скуки, но он постоянно путал девушек между собой и спрашивал:
— Нам она нравится?
— Нет, нет. Анастасию мы не любим, нам нравится Антония, другая блондинка, — объяснила мама.
— Они все высокие и мерзкие, — ответил папа. — Извините, что не могу их различить.
Папа дотянулся через меня до маминой руки.
— Как вы думаете, вы останетесь вместе, если я умру? — спросила я.
— Хейзел, что такое? Родная… — Она нащупала пульт и снова поставила видео на паузу. — Что не так?
— Просто… вы сможете это сделать?
— Да, конечно. Конечно, — сказал папа. — Мы с твоей мамой любим друг друга, и если мы тебя потеряем, то пройдем через это вместе.
— Богом клянись, — сказала я.
— Богом клянусь, — сказал он.
Я снова взглянула на маму.
— Богом клянусь, — согласилась она. — Почему тебя вообще это беспокоит?
— Просто не хочу вам жизнь испортить.
Мама нагнулась, опустила лицо в мои беспорядочные космы и поцеловала в макушку. Я сказала папе:
— Не хочу, чтобы ты стал типа несчастным безработным алкоголиком.
Мама улыбнулась.
— Хейзел, твой папа не Питер Ван Хаутен. Ты как никто другой знаешь, что жить с болью возможно.
— Ага, ладно, — сказала я. Мама обняла меня, и я не стала сопротивляться, хотя и не хотела, чтобы меня обнимали. — Ладно, можешь снять с паузы, — сказала я. Анастасию выгнали. Она устроила истерику. Это было круто.
Я поклевала ужин — макароны-бабочки с соусом песто, — и мне даже удалось удержать его внутри.
На следующее утро я проснулась в панике, потому что мне приснилось огромное озеро и я посреди него — одинокая и без лодки. Я вздрогнула, ударилась о БИПАП и почувствовала на себе мамину руку.
— Привет, ты в порядке?
Мое сердце колотилось, но я кивнула. Мама сказала:
— Тебе звонит Кейтлин.